КАК СЛОВАМИ ПРЕДОТВРАТИТЬ ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ
ПЕРВАЯ ИНАУГУРАЦИОННАЯ РЕЧЬ ТОМАСА ДЖЕФФЕРСОНА (Вашингтон, 4 марта 1801 года)
Томас Джефферсон (1743–1826 гг.) был одним из Отцов Основателей и третьим президентам США, пробывшим на своём посту 2 срока с 1801 по 1809 года. Как главный автор Декларации Независимости, Джефферсон отстаивал (против Александра Гамильтона) на той версии Американской республики, в которой власть федерального правительства должна быть ограничена.
Родившийся и получивший образование в Вирджинии, где он учился на адвоката, Томас Джефферсон был выбран для того, чтобы составить заявление, объясняющее всему миру разрыв Америки с Британией. В результате получилась Декларация Независимости, в которой утверждались естественные права человека на самозащиту от произвола и автократических форма правления, и которая была принята Вторым Континентальным Конгрессом в 1776 году.
Во время Американской революции Джефферсон был губернатором Вирджинии. На этом посту он завоевал известность благодаря законопроекту о свободе вероисповедания. После чего он сменил Бенджамина Франклина на посту посла во Франции и следующие 5 лет провел в Париже, воочию наблюдая начала Французской революции, которую он полагал (как впоследствии оказалось ошибочно) развитием примера, показанного Американской революцией. По возвращении Джефферсон принял предложение Джорджа Вашингтона занять пост Государственного секретаря.
В кабинете Вашингтона Джефферсон принял участие в самом творческом противостоянии в истории демократии. Его собственное предпочтение слабому месту в конституции, которое давало огромную власть штатам, столкнулось с возражениями министра финансов Александра Гамильтона, который желал более сильного влияния федерального правительства. Конфликт был скорее утихомирен, нежели разрешен, формированием первой оппозиционной партии молодой республики — Республиканцев Джефферсона.
Представленная в этой главе речь, которую Джефферсон подготовил в качестве инаугурационной для своего первого президенства, является заявлением его миссии в политике. Как президент с 1801 года Джефферсон приступает к сокращению правительства, урезанию бюджетов армии и флота и закрытию дипломатических миссий.
Он был переизбран на второй срок и в 1807 году подписал биль, запрещающий ввоз рабов. Это не смотря на то, что сам был рабовладельцем и отцом ребенка одной из своих рабынь.
Джефферсон ушел в отставку в 1809 году, в возрасте 65 лет, но продолжал исследования в Университете Вирджинии. Он умер 4 июля 1826 года, в 50ю годовщину принятия его Декларации Независимости.
“Друзья и сограждане!
Призванный к выполнению обязанностей главы исполнительной власти нашей страны, я хочу воспользоваться возможностью и в присутствии той части моих сограждан, которые здесь собрались, выразить им большую благодарность за то, что именно на меня пал их доброжелательный взгляд, а также заявить о своем искреннем осознании того, что задача, которая стоит передо мной, выше, чем мои таланты, и что я берусь ее выполнять с неспокойными и тревожными предчувствиями, которые справедливо волнуют меня из-за величия обязанности и слабости моих способностей. Страна, которая быстро поднимается, страна, которая раскинулась на огромных просторах плодородной земли, страна, которая бороздит моря и океаны, перевозя изделия своей промышленности, страна, которая торгует с государствами, чувствующими свою мощь и при этом забывающими о справедливости, страна, которая быстро идет к предначертанной судьбой цели, лежащей вне границ глаза простого смертного, — когда я размышляю над этими удивительными, прекрасными вещами и вижу славу, счастье и ожидания моей любимой страны, преданной своему делу, вижу нынешние хорошие признаки, то от этих мыслей у меня перехватывает дыхание, и я смиренно замираю перед величием задач. Однако я не впадаю в отчаяние, поскольку присутствие многих из тех, кого я здесь сегодня вижу, напоминает мне, что среди других органов верховной власти, предусмотренных нашей Конституцией, я найду кладези мудрости, добропорядочности и упорства, на которые смогу положиться в любых затруднительных обстоятельствах.”
Скромность Джефферсона была бы ложной, если бы не цели его политики. Его намерение здесь не столько в том, чтобы принизить свою значимость, сколько возвысить республику (как Цицерон в Храме Конкордия), рядом с которой любая индивидуальность должна казаться ничтожной. Джефферсон, фактически, называл Цицерона в качестве источника вдохновения при составлении текста Декларации Независимости.
Из трёх хранящихся в Библиотеке Конгресса черновиков речи нам известно, что Джефферсон вносил изменения в свою речь, чтобы сделать её более откровенно республиканским с каждой новой итерацей. Он последовательно смещал фокус с личности главы государства на сам институт президентства.
Джефферсон стремился воплощать декламируемую скромность в спартанской торжественности дня инаугурации. Даже не смотря на то, что он сделал так много для создания города Вашингтон, Джефферсон избегал величественных парадов, подобных тем, что были на инаугурациях Джорджа Вашингтона и Джона Адамса. В комнате Сената, единственной достроенной комнате нового Капитолия, он участвовал в церемонии, одетый в повседневную одежду горожанина, без всяких знаков власти или церемониального меча. После церемонии не было даже праздничного приёма. Легенда гласит, что после своего выступления он вернулся в свой пансионат, где отстоял очередь за самым обычным непраздничным обедом.
Отсутствие цветастости в речи было доведено до максимума в манере подачи. Он говорил так тихо, что кроме стоящих непосредственно перед ним, большинство аудитории пришлось прочесть о том, что же о сказал следующим утром в Вашингтонских газетах. До появления усиливающих устройств быть услышанным аудиторией являлось непростой задачей. Ранние президенты засылали в толпу эмиссаров, шепотом дублировавших основной текст за оратором.
“Во время состязания мыслей, через которое мы прошли, пыл и упорство дискуссий иногда принимали вид, способный поразить чужеземцев, не привыкших свободно думать, свободно высказываться и свободно писать то, что они думают; но теперь, когда эти споры были разрешены волеизъявлением народа, а их результат провозглашен согласно положениям Конституции, все граждане, бесспорно, подчинятся воле закона и объединят свои усилия ради общего блага. И все также будут держать в голове тот священный принцип, что хотя воля большинства и должна побеждать во всех случаях, эта воля должна быть справедливой, умной и рассудительной, и меньшинство имеет равные права, защищенные законами, которые это равенство обеспечивают, а нарушение этих прав и законов будет означать угнетение. Итак, объединимся, сограждане, сердцем и умом. Вернемся к тем общественным отношениям, основой которых являются согласие и милосердие, поскольку без них тяжело представить свободу и даже саму жизнь. Не будем забывать о том, что, изгнав из нашей земли ту религиозную нетерпимость, от которой человечество так долго страдало и истекало кровью, мы почти ничего не получим, если проявим такую же неистовую деспотическую нетерпимость в сфере политики, способную к не менее злобным и кровавым преследованиям.”
Этот призыв к единению сегодня звучит обыденно. Кеннеди говорил об этом, Обама говорил, каждый президент говорит. Но, Джефферсону было необходимо сказать об этом. Потому что выборы 1800 года вошли в историю как самые грязные выборы в американской истории.
Под предлогом выражения различных взглядов на развитие республики, два кандидата: Джон Адамс, адвокат из Новой Англии со скромном бэкграундом, и Джефферсон, надменный интеллектуал из Вирджинии, провели желчную избирательную компанию. Джефферсон обвинял Адамса в про-английской позиции, вполне себе веское обвинение от Отца Основателя республики. Адамс в ответ высмеивал поддержку Джефферсоном насилия в революционной Франции и раскрыл всем, что Джефферсон был отцом ребенка Салли Хемингс, одной из его рабынь.
После победы Джефферсона Адамс показательно покинул Вашингтон до речи нового президента. Следовательно, столкнувшись с подобной грубостью оппонента, Джефферсону требовалось успокоить общество.
Джефферсон кропотливо прорабатывал основную часть речи, чтобы найти баланс между правами меньшинства и волей большинства. Эта тактика сработала. Федералисты того времени хвалили осторожность и мудрость Джефферсона. Джеймс Монро писал, что эта речь объединила оппозиционные партии.
Заметьте, как это было сделано, путём избегания определенных позиций, на которых спикер мог быть подловлен. Взамен этого Джефферсон возвёл манеру изложения этой части до уровня витиеватой абстракции. Она более цветастая, чем все остальные. Обычно подобное намекает на то, что автор мало что имеет сказать.
“Но любое разногласие мыслей не является разногласием принципов. Мы называли разными именами братьев наших, которые исповедовали один и тот же принцип. Все мы — республиканцы, все мы — федералисты. А если среди нас появятся те, кто захочет распустить наш Союз или же изменить его республиканскую форму, то пусть они застынут как памятники рассудительности, которая толерантно относится к ошибочной мысли, но не сдерживает здравого смысла в борьбе с пей. Я действительно знаю, что кое-кто из честных людей боится, что республиканская форма правления не может быть крепкой, что наше правительство недостаточно сильное, но разве честный патриот в самый разгар удачного эксперимента откажется от формы управления, которая до сих пор обеспечивала нам свободу и силу лишь на основании чисто теоретических и умозрительных опасений, что такому управлению может потенциально не хватить энергии и воли к самосохранению? Я так не думаю. Наоборот, и придерживаюсь той мысли, что это — самое сильное правительство в мире. Я считаю его единственным, при котором каждый человек по призыву закона сломя голову бросится под штандарт этого закона, поскольку будет считать защиту общественного порядка от посягательств на него своей личной обязанностью. Иногда говорят, что такому человеку нельзя доверять право руководить собой. Но разве тогда можно доверять ему управление другими людьми? Или, может, где-то с Небес снизошли непорочные ангелы в виде королей, которые этим человеком будут править? Пусть на этот вопрос ответит история.”
Этот абзац демонстрирует линию разлома американской республики, суть спора между Джефферсоном и Гамильтоном о месте сосредоточении власти. Это большой политический раскол, который остаётся таким и в наше время: Демократы немного больше за правительство, Республиканцы — немного меньше.
Примирить спорящие стороны непросто. Поэтому Джефферсон делает то, что часто делает хорошая риторика. Он проскальзывает через противоречия с помощью хорошо сбалансированной, возвышенной и благозвучной фразы: “Все мы — республиканцы, все мы — федералисты.” И взывает к добродетели нации, к которой принадлежат американцы любых убеждений.
Все президенты делают это. Барак Обама сказал, что нет синих штатов или красных штатов, есть только Соединенные Штаты. У Джефферсона было больше, чем у других, потребности в подобного рода риторике — он нянчил молодую демократию, которая в силу юного возраста была склонна к истерикам.
Заметьте, как недвусмысленно и доверительно Джефферсон заявляет, что Соединенные Штаты имеют сильнейшую форму правления на земле. А затем в конце абзаца делает умный ход, переманивая людей на свою сторону, создавая мощный контраст, мол я, республиканец, верю людям, в то время как вы, федералисты, требуете власти государства. И подводит черту под этой частью речи пылким риторическим вопросом об ангелах в виде королей правящих людьми. После чего даёт совершенно лишний ответ про то, что история рассудит.
Для создания более прямого и менее поэтического посыла он должен был прямо заявить — нет у нас их нет и никогда не будет, именно поэтому нам надо урезать власть и вот для чего нам нужны демократические институты. Потому что люди не ангелы.
“Итак, давайте с мужеством и твердой уверенностью придерживаться наших федеральных и республиканских принципов, нашей преданности Союзу и представительскому правительству. По воле самой природы отделенные широким океаном от убийственного хаоса, который властвует на четверти земного шара; слишком высокодумны, чтобы терпеть упадок и деградацию других; имея благословенную землю, где хватит места нашим потомкам на тысячи и тысячи поколений; осознавая наше право реализовать свои способности, достижения нашего упорства и предприимчивости, осознавая честь и доверие со стороны наших сограждан — не из-за привилегии от рождения, а вследствие наших действий и их осмысления; озаренные светом милосердной религии, которую хотя и исповедуют в разных формах, но все эти формы тем не менее прививают людям честность, правдивость, сдержанность, милосердие и любовь к человеку; признавая и уважая Всевышнее Провидение, которое, вопреки всем скитаниям, доказывает, что его цель — счастье человека в этом мире и еще большее счастье в мире потустороннем, — со всеми этими благословенными дарами что еще нужно нам, чтобы стать людьми счастливыми и обеспеченными? Нам нужно еще одно, сограждане: мудрое и экономное правительство, которое будет удерживать людей от причинения вреда друг другу, а во всем остальном обеспечит им свободу самим выбирать способы реализации сил и способностей для улучшения своей жизни и не будет забирать изо рта труженика заработанный хлеб. Именно это и есть хорошее правление и именно в таком правлении мы нуждаемся, чтобы замкнуть круг вышеупомянутых счастливых достояний.”
Кроме привлечения внимания слушателей, фраза “замкнуть круг счастливых достояний” заключает в себе глубокий смысл: мудрость правительства больше определяется тем, что оно предотвращает, нежели тем, что оно делает или что оно допускает. Этот абзац можно считать первоисточником подозрений Американцев в посягательстве на власть федерального правительства, но кроме этого есть тут заложен и более глубокий смысл. Возможно величайшее достижение демократической политики заключается в том, что государственная власть ограничена в создании частной автономии. Это замыкает круг наших достояний.
Круг замкнулся, хотя остался открытым тёмный вопрос. Конечно немыслимо, но за все две недели подготовки инаугурационной речи Джефферсон даже не думал о своих рабах. Человеколюбие и сочувствие всего этого абзаца по всей видимости содержит такое же слепое пятно, которое лежало на всей политике того времени.
“Сограждане! Готовясь взяться за исполнение обязанностей, которые охватывают все, что вы цените, и все, что дорого вашему сердцу, я считаю нужным изложить вам свое видение главных принципов нашего правительства и — соответственно — принципов, согласно которым должна формироваться правительственная администрация. Я объясню их в максимально кратких рамках насколько это возможно в отношении основополагающих вещей и изложу лишь основные принципы, без возможных возражений. Одинаковое и справедливое судопроизводство дли всех людей, безотносительно состояния и религиозных или политических убеждений; мир, торговля и честные доброжелательные отношения со всеми странами, без вступления в альянс с кем-либо из них; поддержка правительств штатов во всех их правах как наиболее компетентных администраций для решения наших внутренних вопросов и как крепчайшего оплота против антиреспубликанских тенденций; всяческая поддержка Центрального правительства и всех его конституционных полномочий как основного гаранта мира внутри страны и безопасности за ее пределами; ревностное обеспечение избирательного права народа как рассудительного и ненасильственного средства исправления злоупотреблений, которые по обыкновению отсекаются мечом революции там, где нет мирных средств их устранения; абсолютное согласие с решениями, которые принимает большинство, — основной принцип республиканизма, антиподом которого является сила, — основной принцип и родная мать деспотизма; хорошо дисциплинированное ополчение — наша наилучшая надежда в мирные времена и в первые дни войны, пока на помощь ему не подтянутся регулярные войска; верховенство гражданской власти над военной; сбережение общественных затрат — рабочие должны платить лишь небольшие налоги; честная выплата наших долгов и неуклонная поддержка общественного доверия; содействие сельскому хозяйству и торговле как его служанке; распространение информации о злоупотреблениях и привлечении нарушителей к суду; свобода вероисповедания; свобода печати, свобода индивидуума под защитой закона о неприкосновенности личности, а также суд избранных без предубеждения присяжных. Эти принципы образуют яркое созвездие, которое двигалось впереди и направляло наш прогресс сквозь эпоху революции и реформации. Их воплощению оказывали содействие мудрость наших мудрецов и кровь, пролитая нашими героями. Эти принципы должны стать кредо нашей политической веры, основой гражданского права, краеугольным камнем, которым будет проверяться служба тех, кому мы вверили высокие должности; а если нам когда-либо будет суждено угодить во времена смуты и тревоги, то мы должны немедленно вернуться на тот единственный путь, который ведет к миру, свободе и безопасности.”
Эта часть представляет собой последнее слово о демократических свободах. Попробуйте её отредактировать. Попробуйте сократить. Невозможно убрать из неё какую-нибудь фразу, чтобы не нанести тяжкий вред всему абзацу.
Здесь Джефферсон произносит наиболее исчерпывающий список атрибутов демократии со времен Перикла. Это основа процветания демократии. Это чекист институтов и стандартов, сверяясь с которым можно оценить насколько близко нация приблизилась к идеалам государственной власти. Наиболее резонансная фраза в этой речи: “одинаковое и справедливое правосудие для всех людей” — практически прямая цитата из Надгробной речи Перикла. Хотя цитата почти теряется в перечне добродетелей, но это высшее определение прав меньшинства, которое блистает в тексте сейчас так же как и тогда.
Конечно, это не совсем соответствовало истинному положению дел. Не каждый американец имел такие права. Но, это не значит, что этот абзац речи лицемерен. Это совсем не так. Эта заявление о видении идеала, утопическое устремление. Так же как Джефферсон это сделал ранее в Декларации Независимости, когда он просто заявил, что все люди созданы равными и имеют право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Этим самым Джефферсон установил стандарт. Хотя Америка и не соответствовала этому стандарту тогда, а ни одна нация не соответствует ему сейчас.
Но, требования, которые либеральная демократия предъявляет к итогу всей политической деятельности находятся в списке гражданских свобод из этого абзаца. Практическая борьба за достижения их в существующих обществах еще продолжается, но теоретически — это последнее слово.
“Итак, сограждане, я вступаю в должность, которую вы мне доверили. Приобретя достаточный опыт на подчиненных должностях и увидев все трудности пребывания на высочайшем посту, я убедился, что несовершенному человеку редко удается уйти со своей должности, сохранив ту же репутацию и благосклонность, которые в свое время позволили ему эту должность занять. Не надеясь на высокое доверие, высказанное вами нашему самому первому и самому величественному революционному деятелю, чьи выдающиеся заслуги обеспечили ему всенародную любовь и ярчайшие страницы в книге правдивой истории, я прошу у вас ровно столько доверия, сколько мне понадобится для того, чтобы я с твердостью и сноровкой осуществлял правовое руководство вашими делами. Часто я буду заблуждаться из-за ошибочности суждений. А когда я буду прав, то те, чья позиция не будет позволять им видеть весь вопрос в целом, будут считать, что я ошибаюсь. Я прошу у вас снисходительности к моим ошибкам, которые никогда не будут намеренными, а также вашей поддержки против ошибок тех, кто будет осуждать меня, не видя за деревьями леса. Одобрение, которое вы высказали мне своим голосованием, является для меня большим утешением за прошлое, а моей заботой в будущем будет стремление сохранить добрую мысль о себе у тех, кто поверил мне заведомо, и завоевать благосклонность других, делая им все то добро, которое будет в моих силах и пределах моих полномочий, а также содействуя общему с частью и свободе.
Итак, полагаясь на покровительство вашей доброй воли, я послушно берусь за работу, будучи в любой момент готовым ее оставить, если вы придете к выводу о возможности сделать значительно лучший выбор. И пусть же та Бесконечная Сила, которая правит судьбой Вселенной, ведет наше правительство к тому, что является наилучшим, и обеспечивает благоприятный результат его усилий ради вашего мира и процветания.”
Ключевая мудрость о карьере политика в этой части позаимствована из менее точной аксиомы Джона Эноха Пауэлла, что все политические карьеры заканчиваются крахом. Некоторые карьеры проходят через этап успеха, который никогда не является финальным, потому что политики не должны останавливаться на достигнутом.
Точка зрения Джефферсона, которую он приводит в этом абзаце, заключается в том, что политический капитал лидера наиболее высок в начале его пребывания на посту, когда у него еще мало опыта и он еще не постиг искусства управления государством.
Получение опыта главой государства и его популярность обратно пропорциональны. В качестве более современного примера можете почитать мемуары Тони Блэра “Путешествие”. Барак Обама является примером всплеска общей надежды, уступившей место определенному разочарованию. Дональд Трамп так же не избежал закономерности политической инфляции и дефляции.
Джефферсон просит прощения за свои будущие ошибки и призывает тех, кто не может увидеть общую картину, воздержаться от осуждения. Возможно самый токсичный аспект современной политической культуры — это поспешность высокомерно судить о том, что каждая ошибка должна быть исправлена самостоятельно. Здесь Джефферсон делает элегантный ход, прося об утерянном искусстве демократической политики: терпении и понимании. Это урок, на который нам хорошо бы обратить внимание, пока мы не забыли как это делать.
По материалам книги Philip Collins “When they go low, we go high”.
